Посмотрим, в порядке иллюстрации, как начинает Дейли свои произведения. Вот первые фразы из некоторых его ранних вещей. Один пример: «Я дважды выстрелил с колена». Другой: «Мне не понравилась его рожа — я так ему и сказал».

Ну и третий: «Мертвая девушка лежала в сточной канаве. Зрелище было малоприятное. Кто-то всадил ей в живот нож и выпустил кишки».

Дейли приступал к повествованию прямо с действия и рассказывал свои истории через действие. Читателям они пришлись по вкусу. Помнится, Гарри Норт говорил мне, что, когда он ставил первым материалом в номер похождения Рейса Уильямса, тираж и выручка от продажи журнала возрастали на пятнадцать процентов.

Примерно в это же время Хемметт начал печатать в «Блэк маск» свои рассказы и романы с безымянным «оперативником из, агентства «Континентал»» в качестве героя. Они тоже строились на действии, правда не столь лихо закрученном или, если можно так выразиться, не столь зубодробящем действии, как в произведениях Дейли. Зато они производили впечатление объективности, а повествованию были свойственны своеобразная бесстрастность и отстраненность, столь характерные для стиля Хемметта.

В моих собственных произведениях того периода описывались по большей части приключения некоего Эда Дженкинса, известного еще как «Жулик-фантом», а также ковбоя по прозвищу Черный Барр и жонглера-сыщика, который выбивал в последнем абзаце детектива злодеям зубы бильярдным кием, служившим ему тростью.

В те дни доктрина «честной игры с читателем» только еще нарождалась. Помню, я написал тогда длинное письмо редактору, в котором сетовал на то, что читатели старых классических детективов лишены возможности состязаться в сообразительности с сыщиком, поскольку они не знают, что как раз перед полуночью в определенном районе Лондона прошел сильный ливень, покуда об этом не упомянет мимоходом сам сыщик, и т. д. и т. п., и доказывал, что роман можно построить так, чтобы все ключи к разгадке передавались в руки читателю.

Лично я считаю неправильным смешивать так называемый «крутой» детектив с детективом «действия». Это произведения разного рода. По вполне понятным причинам «крутой» детектив почти всегда принимает внешние формы детектива «действия», но детектив «действия» — это не обязательно «крутой» детектив. Вообще же, как свидетельствуют некоторые данные, «крутой» детектив, кажется, начал утрачивать свою популярность, тогда как популярность детектива «действия» продолжает расти.

И одна из причин этого спада интереса к «крутому» детективу, возможно, коренится в той неправдоподобности, которая свойственна большинству «крутых» детективов. Как правило, героя там захватывают врасплох дюжие головорезы, впрыскивают ему лошадиную дозу морфия и отвозят, крепко заснувшего, в одиноко стоящий дом. Просыпается он в незнакомой комнате в обществе здоровенного гориллоподобного бандита, который сидит напротив и мерно жует жевательную резинку. Герой задает вопросы, подпускает шпильки, и время от времени горилла встает, подходит к постели и колошматит его. А потом входят еще трое-четверо бандитов и принимаются размазывать его по стенке. Дважды или трижды избитый до потери сознания, герой все же ухитряется вырваться на свободу. После чего о перенесенных им побоях свидетельствует разве что ускоренный темп, в котором он носится с места на место, занимаясь любовью с уступчивыми женщинами и расправляясь со злодеями.

Недавно я упомянул о «крутых» детективах в разговоре с одним очень бывалым и многоопытным человеком. Мой собеседник сказал, что он просто читать не может такую чушь. Я поинтересовался почему. Грустно поглядев на меня, он спросил:

— Вас когда-нибудь избивали? Я имею в виду, по-настоящему.

Я что-то пробормотал о том, что в свое время увлекался боксом, и припомнил парочку особенно тяжких для меня боев…

Мой собеседник покачал головой:

— Я спросил: избивали ли вас по-настоящему?

Мне пришлось признать, что так меня не избивали.

Его избили. Трое гангстеров отделали его всерьез. И хотя организм у него железный, прошло три месяца, прежде чем он смог встречаться с женщинами. Поэтому всякий раз, когда он читает про то, как зверски избитый герой спешит на свидание с зажигательной красоткой, он вздрагивает и отшвыривает книжку.

Но одно можно сказать наверняка. Независимо от типа детективного романа и стиля, в каком он написан, теперь достаточно твердо установлено, что, если сыщик заглянет в темный угол, поднимет предмет, «который я не смог разглядеть», и небрежным жестом положит его в карман, это будет несправедливо по отношению к читателю. Любопытно также отметить, что теперь ключом к разгадке часто является какое-то действие. Иначе говоря, сыщик больше не находит на месте преступления сломанную запонку или изогнутый осколок стекла. Вместо этого один из персонажей делает что-то такое, что оказывается важным ключом к разгадке.

Все это в свою очередь оказывает весьма любопытное воздействие на читательскую психологию. Современный детективный роман должен быть логичным. Его действие, как правило, развивается стремительно. Он производит впечатление достоверности и в общем и целом становится более жизнеподобным. В результате некоторые читатели детективных романов не только начинают безошибочно определять, кто совершил преступление в книге, но и становятся неплохими детективами в реальной жизни.

Так, когда в 1943 году нью-йоркская газета «Джорнэл америкэн» послала меня на Багамские острова освещать проходивший в Нассау знаменитый процесс об убийстве Демариньи, я получал множество писем от читателей, которые внимательно следили за моими отчетами о ходе суда. В некоторых из этих писем высказывались, конечно, и вполне очевидные предположения, но удивительно большое количество читательских писем содержало практические советы, которые сделали бы честь любому сыщику в истории детективной литературы.

Все это служит красноречивым подтверждением теории, которой я придерживаюсь в последнее время и согласно которой читатели современных детективных романов, взятые в целом, — весьма проницательная публика, и чем логичней становятся детективные романы в разработке деталей обстановки, характеров и сюжета, тем больше развивают любители детективной литературы (называйте их, если хотите, детективоголиками) свои способности к дедуктивному мышлению.

1943

Рекс Стаут

Уотсон был женщиной

Речь на обеде почитателей героев Бейкер-стрит

Вы простите мне мой отказ выпить вместе с вами «за светлую память второй жены Уотсона», когда узнаете, что для меня это было вопросом совести. Я не мог заставить себя стать молчаливым соучастником мистификации. Ведь второй жены Уотсона никогда не было, как, впрочем, никогда не было и первой. Скажу вам больше: не было никакого доктора Уотсона.

Прошу вас, не вскакивайте с мест!

Как все верные поклонники, я время от времени заглядывал в Священную книгу (которую непосвященные называют рассказами о Шерлоке Холмсе), чтобы отдохнуть и развлечься, но недавно я перечитал ее всю, от начала до конца, и меня поразил один странный факт, напомнивший мне случай с собакой в ночи. Странность поведения той собаки в ночи состояла, как все мы знаем, в том, что она не лаяла, а странность поведения Холмса в ночи состоит в том, что мы никогда не видим, как он ложится в постель. Некто по фамилии Уотсон, автор записок о Холмсе, снова и снова подробнейшим образом описывает все прочие мелочи домашнего обихода в знаменитой квартире на Бейкер-стрит — ужины, завтраки, обстановку, времяпрепровождение дождливыми вечерами, но ни разу не показывает, как Холмс или Уотсон отходят ко сну. Чем это объяснить? — спрашивал я себя. Чем объяснить столь неестественное и упорное умолчание, больше того, явную скрытность в отношении одного из самых приятных эпизодов в распорядке дня?

Это показалось мне подозрительным.

Самые неприятные из возможных объяснений, приходивших мне в голову, — скажем, что у Холмса были вставные зубы или что Уотсон носил парик — я отверг как нелепые. Они были слишком уж тривиальны и, я бы сказал, не отдавали зловещей тайной. Но игра была начата, и я принялся искать отгадку в единственном доступном мне месте — в самой Священной книге. И на первых же страницах, в рассказе «Этюд в багровых тонах», я обнаружил следующее признание: